Завод командора

Самая дорогая, самая яркая жемчужина Государственного архива Свердловской области (ГАСО) — фонд Уральского горного управления. Накопленные за 200 лет, с начала XVIII века, документы изучали уже несколько поколений историков. Но, как говорят сами исследователи, фонд горного управления, знаменитый 24-й фонд ГАСО, никогда не будет «выработан» до конца. История рудников и заводов на огромной территории — от Волги до Амура, подчинявшихся управлению, еще не раз поразит воображение потомков. И множество имен, всем известных и всеми забытых, еще предстоит узнать по-настоящему. Эти люди заслужили нашу благодарную память, ибо сделали Россию великой державой. Есть в 24-м фонде уникальные документы о легендарной 2-й Камчатской экспедиции Витуса Беринга, открывшей пролив между двумя частями света — Азией и Америкой (одних только писем самого Беринга здесь хранится более двадцати!). Судьба этой экспедиции оказалась крепко-накрепко связанной с Уралом, ибо его мастеровые стали надежными помощниками неутомимого командора.
Из частных писем, служебных записок, рапортов, посланий в Сенат удалось восстановить малоизвестную страницу в истории экспедиции — о создании и деятельности близ Якутска железоделательного завода, первого в мире металлургического предприятия, возведенного на вечной мерзлоте в 30-х годах XVIII столетия.

Каменский завод. Гравюра 1730-х годов

Якоря, чугунные и медные котлы, запрошенные командором Берингом для 2-й Камчатской экспедиции, надлежало отлить в Екатеринбурге, а пушки — рядом, в Уктусском заводе. Но что-то в Уктусе не заладилось. От худых ли руд или от недосмотра мастера чугун не вышел. Тогда в Обер-бергамте вспомнили о Каменке, что ниже по течению Исети, где руда помягче, и в августе откомандировали туда пушечного мастера, снабдив его свинцовой доской с насеченными для клейма словами: «Каменский завод, 1733». И строго наказали к концу осени, как проследует из Санкт-Петербурга господин капитан-командор Беринг с командой, отчитаться о том, что сделано. Заказ контролировал лично Виллим Иванович Геннин, тогдашний Главный командир горнозаводского Урала. Все было исполнено точно в срок (спустя два века археологи обнаружат на Командорских островах пушки с клеймом Каменского завода).

На Урале про Беринга и его экспедицию узнали еще летом 1731-го, когда доставили в Екатеринбург указ из Берг-коллегии: «Разыскать крестьян, не разучившихся складывать малые ручные доменки, плавить в них руду и из полученных криц ковать что-нибудь полезное». И вот собрали в Екатеринбурге десяток умельцев, расспросили об их искусстве, опробовали привезенные каждым крицы из старых запасов и выбрали троих. Погрузили их с женами и детьми на подводы и под надзором двух солдат, «чтоб не утекли с дороги», отправили за тысячи и тысячи километров от родного дома — в Охотский порт.

В нашей истории много действующих лиц, но начать стоит именно с этих крестьянских имен, сохраненных до нынешних дней архивными документами: Афанасий Партин, Патрикей Щетников и Василий Кокташев. Они были первыми посланцами Урала к Витусу Берингу. А отправили их на побережье Тихого океана по той причине, что, как всякой серьезной экспедиции, 2-й Камчатской не обойтись было без железа, без кованых и литейных припасов. Беринг сам предложил запасаться железом как можно ближе к месту, а не тащить многие сотни пудов через весь континент. Имена Партина и Кокташева исчезли во мгле времени. А вот Патрикея Щетникова мы еще вспомним.

В мае 1732 года Сенат распорядился построить специально для экспедиции малый железоделательный завод на Ангаре или около Якутска — на выбор: где разведаны руды и народ кое-что смыслит в горном деле. А это значило возвести речную плотину — сердце всякого завода — и домну, при плотине поставить молотовую фабрику для расковки криц в железные полосы, и то, ради чего все затевается, — якорную, фурмовую, кузню. Генералу Геннину предписывалось успеть позаботиться о заводе до приезда Беринга.

Генерал и его помощники собрались для решения дела в Обер-бергамте. Якутск из-за дальности места отвели сразу. Про Ангару знали: недалеко Нерчинский среброплавильный и молотовой завод, и тем заводом командует заводской комиссар Тимофей Иванович Бурцев, опытный горный офицер, 54-х лет, прежде он командовал в Алапаевском заводе, поднимал сгоревший Уктусский, в 1723 году приискивал место Екатеринбургу, «и те заводские дела ему познатны».

Решили, что мастеров — плотинного с молотовым — даст Бурцев, он же выберет место новому заводу и примет его под свою команду. С Урала же к нему послать набираться опыта кого-нибудь из молодых шихтмейстеров и доменного мастера, многократно проверенного в деле. Они же повезут и боевой колотушечный молот на 12-15 пудов, отлитый и собранный в Екатеринбурге.

Уральский кричный молот. Вторая половина XVIII века. Установлен в Историческом сквере Екатеринбурга

В молотовой фабрике ставилось под колеса сразу и по пять, и по семь молотов, а то и больше; всего за плотиной устраивали по три-четыре молотовые фабрики. Иногда меньше. И если, напомню, сердцем старого уральского завода была плотина, то пульсом его — бой боевых молотов. Завод считался построенным в тот день, когда в плотине отпирали ларевое окно и по деревянному желобу-ларю начинала энергично бежать на колеса прудовая вода. Когда же пересыхал или промерзал пруд и, дернувшись последний раз, замирали молоты, вставал тотчас и весь завод, а мастеровых и работных людей отпускали до лучших времен на свое пропитание.

Вообще в XVIII веке, с которого началось большое горнозаводское дело в России, с трогательной заботой говорили о разных заводских приспособлениях, одушевляя грохочущие механизмы. Попробуйте, скажем, придумать нежные слова про домну! А Главный командир Геннин так написал однажды в официальном приказе: «Домна подобна источнику или ключу — ежели добрая вода, сиречь чугун, из нее не течет, то у всех фабрик худой плод родится. И надлежит так, например, как добрая мать водится ласкою с детьми своими, так и с ними, домнами».

Итак, доменного мастера выбрали на Каменском заводе — Якова Аистова, за шихтмейстера взяли только что вернувшегося из полугодичного отпуска московского дворянина Александра Соловьева, машинного ученика. Аистов имел в биографии запущенную домну, Соловьев ничего особенного пока не сделал и в горного офицера ему еще предстояло вырасти.

2 сентября (все даты даются по старому стилю) 1732 года Соловьев и Аистов присягнули Обер-бергамту, поцеловали, как водилось перед всякими крупными начинаниями, крест в церкви Святой Екатерины и в сопровождении драгуна и нескольких работных людей, следовавших до Тобольска, отбыли на пяти подводах из Екатеринбурга к Нерчинскому заводу. Везли тринадцатипудовый молот, наковальню, пятник и три фурмы. Все вместе — почти полсотни пудов.

18-го прибыли в Тобольск и, дождавшись снега, по зимнику отправились на Ангару. В декабре добрались до Иркутска, и Александр Соловьев поехал в Нерчинский завод. 2 января нового, 1733, года он вручил пакет от Главного командира комиссару Бурцеву, поступая под его команду.

Как сошел снег и подсохло, стали подыскивать место. Ездили втроем — Бурцев, Соловьев и Аистов — и солдаты из Иркутска. Поднялись вверх по Ангаре на 70 верст и на правой руке вышли на речку Тельму. В четырех сотнях саженей от Ангары, как по заказу, нашлась излучина с запрудой, а при ней — заимка местного служивого человека: мельница, кожевня, пивоварня, амбары, зимовье работным людям. Невдалеке жители добывали руду. Бурцев оценил речку: если достроить мельничную плотинку, то, пожалуй, вздымет имеющийся молот. Оценил, но осторожно, и руду: «Годна, токмо в тонкость знать не можно, много ль имеется и на сколько лет будет». Уже шел июль, а на Урале заводы заводят с мая по октябрь. Спросили у служивого, почем все хозяйство. В общем, ударили по рукам. Вот, собственно, и все: быть Тельминскому заводу.

21 августа нарядили полсотни крестьян копать руду, 29-го закопошились на мельничной плотине, ожидая вскоре плотинного мастера из Екатеринбурга (своего у Бурцева в Нерчинске не нашлось). Плотинного мастера звали Петром Бронским. Вместе с ним прибыл новоназначенный управитель (вместо заболевшего Бурцева) Прокофий Маркович Столов, прапорщик из тобольских боярских детей. В 1725 году он командовал в Каменском заводе, освидетельствовал несколько медных приисков, неоднократно ездил по важным делам до Петербурга. Перед отъездом в Сибирь Главный командир Геннин вручил Столову медную гербовую печать — «Ея Императорскаго Величества Ангарского заводу», управительскую инструкцию и личный приказ: сыскивать между делом мамонтовы кости, изумруды, деревянных идолов и «прочий куриозитет».

Тем временем команда Беринга двигалась к Екатеринбургу, и в Обер-бергамте с сентября начали получать письма командора. В сентябре же управитель Ягошихинского завода капитан Юхан Берглин, встретив у камских берегов экспедицию на шести судах, устно уведомил командора: генерал Геннин надеется на знакомство, к тому же кое-что надлежит уточнить по Ангарскому заводу (имелся в виду завод Тельминский). «Как так, по Ангарскому? — удивился Беринг. — Ведь до океана еще немало тысяч верст».

17 ноября 1733 года, на десять дней опоздав к десятилетию пуска здешнего завода, а значит, и к юбилею молодого города, Беринг приехал в Екатеринбург. Гостей разместили по лучшим обывательским квартирам и чествовали на торжественном обеде в Главном командирском доме. Полторы недели бесплатно топилась торговая баня, а вечерами сходились в квартире старшего молотового мастера, англичанина, но российского подданного Йохима Рамфельта, давнего, еще по Олонецкому заводу, соратника генерала Геннина. Здесь обычно гуляли местные иноземцы-контрактеры, здесь, на границе Европы, звучало сочное немецко-шведское наречие, приправленное, как солью с перцем, русскими и английскими словцами — энергичный и резкий язык «горных людей», первых граждан единой Европы, от Атлантики до Урала.

22 ноября Беринг и Геннин сочинили совместное послание в Сенат: если Ангарский завод уже построен, «тем быть так для пользы тамошнего народа». Но молот колотушечный необходимо все же доставить к Якутску, где и ставить малый завод, ибо возить железо с Ангары до Лены посуху, а далее сплавлять три тысячи верст — прямой убыток казне. Литейные припасы — котлы, якоря и пушки — уже готовы, спасибо Каменскому заводу, а значит, домны на новом месте не ставить и обходиться ручными печками. Тот же текст, слово в слово, Главный командир направил с местным канониром на Ангару. А экспедиция Беринга по легкому зимнему пути взяла курс на Тюмень. Европа осталась позади, на горном стыке с Азией, а стыкуется ли Азия с Америкой, еще предстояло уточнить…

Канонир вернулся с Ангары в июле 1734-го, привез «штучку» опытного чугуна из тамошних руд и известие, что сворачивают все дела, грузят молот и сей же час трогаются в Якутск. Слава Богу, большого строительства не успели затеять. «Штучка» оказалась дрянь, никуда не годный чугун. В Обер-бергамте даже взволновались, не много ли успели наплавить такого бросового металла. Но канонир побожился: самую малость и ни единого пуда в экспедицию не отправлено.

… Спустя ровно год со дня «зачинания» на Тельме, 28 августа, команда Столова достигла Якутска, благополучно довезя молот с пятником и наковальней. Команда эта — два управителя, подъячий Федор Сургутский, шесть мастеровых (среди них Аистов и Бронский и четверо от Нерчинского завода), 20 ссыльных из Иркутска. Сплавлялись по Лене медленно, в каждом прибрежном остроге стояли по несколько недель, надеясь получить письменное указание от капитан-командора.

В январе нового, 1735, года в Якутск под конвоем доставили Йохима Рамфельта (мастер Йохим не раз, очевидно, пожалел тогда о своем российском подданстве), сосланного за некие «продерзости», о которых вызнала Московская тайная канцелярия. Но привлечь к заводскому делу такого сосланного было резонно: мастером он считался настоящим и даже с искоркой. А Якова Аистова — за ненадобностью строить домну — отпустили домой.

Разведанную руду брали близ Якутска — по речке Ботоме и повыше ее, по речке Столбовке, в горах — в «столбах». Монахи соседнего Покровского монастыря плавили руду в малых печках. Леса здесь росли, как ни странно, «сызредка», а ближайшие к Якутску малые реки — Ботома, Тамга и Сола — зимой промерзали до дна, летом пересыхали досуха, оставляя затоны.

Мастер Бронский все чаще говорил о Тамге, а голос плотинного мастера стоил нескольких мнений. Сказал он о том же и в присутствии Соловьева и Беринга на Якутском съезжем дворе, где временно вершились заводские дела, на тот момент важнейшие для экспедиции (вскоре после подконвойного Рамфельта прибыл Беринг со своими людьми). А затем подоспел указ из Екатеринбурга о вызове в столицу Столова и произведении Александра Соловьева в горные надзиратели с назначением в командиры нового завода.

К июню утвердились: завод будет на речке Тамге.

Глины, столь нужной при строительстве плотины, здесь было мало, зато даже на небольшой глубине — вечная мерзлота… Но так или иначе совместными усилиями ссыльных из Иркутска и Якутска крестьян Якутского уезда и матросов 2-й Камчатской экспедиции под непосредственным началом Александра Соловьева завод — первый в мире металлургический завод на вечной мерзлоте — 23 сентября 1735 года был пущен в ход.

Добытую руду сплавляли до Тамги плотами. Сперва плавили ее в монастырских печках, потом, еще до пуска молота, появились свои печи и при них три кричных мастера. Один из трех — Патрикей Щетников, старый знакомый с Каменского завода, приехавший в Тамгу из Охотска, где расположилась, говоря современным языком, база экспедиции. С весны 1736 года железо от завода стал принимать шкипер экспедиции Дмитрий Коростелев.

Письмо Витуса Беринга о смерти Соловьева

В середине июля подъячий привез в Якутск заводские книги и отнес к управителю. Соловьев, меж тем смертельно заболевший чахоткой, уже просил причастия. Явился Беринг, привел двух экспедиционных офицеров. Втроем полистали дела и никакой фальши в них не сыскали. Александр Соловьев «чрез великую мочь при них закрепил (поставил свою роспись. — прим. авт .), а более того у него силы не стало». И 27 июля во втором часу пополудни мартиролог горных офицеров пополнился еще одним достойным именем.

… Все знают блестящих морских офицеров с кортиками, в XVIII веке — еще и в напудренных париках, а кто знает горных? От горных офицеров не требуют героических поступков, поднимающих на подвиг подчиненных. Горным офицерам должно было строить заводы и отчитываться по расходам. У горных офицеров скверный характер и самостоятельность во мнении, они сухи в обращении и сразу же на первом году службы забывают суетную манерность, чинопочитание и многословие светской жизни. Горные офицеры десятилетиями не видели родных. К тридцати годам горный офицер имел за плечами построенный завод, поднятый рудник или проведенный до Петербурга караван с металлом. К тридцати годам горный офицер бывал жестоко оштрафован за пьянство или рукоприкладство, сожительство с женой ссыльного или за прием на работу беглых.

Демидовские заводы держались приказчиками, мудрыми, как старые лисы. Казенные заводы лежали на плечах таких вот горных офицеров…

После смерти Соловьева командовал производством, как умел, Петр Бронский. А тем временем Екатеринбург дважды намеревался передать завод в ведомство экспедиции, чтобы избавиться от разорительных хлопот. «Невозможно, — ответствовал Беринг, — ибо сего году вешним временем отправляюсь со всею командой в Охотский острог и на Камчатку». Письмо датировано весной 1737 года.

Нужда в металле более не держала экспедицию. С воеводской канцелярией она обговорила путь, каким крестьяне должны были доставлять ей раз в год тысячу пудов полосового, баутного и четырехгранного железа, скованного под тамгинским молотом, и в середине лета отбыла.

А в декабре из Екатеринбурга на Тамгинский завод наконец приехал горный офицер Метенев и с 1 января 1738 года заступил на должность заводского управителя. Афанасий Метенев, коломенский дворянин, 35 лет от роду, в горной службе — с 1723 года, надзиратель припасов. Был отправлен в край вечной мерзлоты с должности управителя Сусанского завода, что на Среднем Урале, коему сам подыскивал место и строил. Но главным делом его жизни стал Тамгинский завод, который остался в истории отечественной металлургии скорее всего потому, что руководил им именно он, Афанасий Прохорович Метенев.

Итак, от завода требовались ежегодно тысяча пудов металла для экспедиции, полтысячи — в Якутск и Охотск, еще полтысячи пудов — на вольную продажу. Масштабы, скажем, по тем временам весьма немалые. Метенев вникал в дела три месяца. Убедительно, как делалось на Урале, встряхнул завод, подтянул где что распустилось. По своему опыту он знал: заводу, чтобы устоять, требуются три вещи — школа, приписные деревни и «Божьим изволением» посланные руды — будь то железо, медь, серебро или золото. Получив отказ из Екатеринбурга о школе, а из Якутска и Илимска о приписных крестьянах, Метенев понял, что будущее завода — только в богатстве недр. И за всякий камешек, приносимый на Тамгу русскими крестьянами, якутами и эвенками, Метенев стал награждать по красной цене, как за самую добрую руду, лишь бы зашевелился народ, лишь бы увлекла его рудознательская лихорадка.

В 1740-м Беринг в очередной раз — последний раз в жизни — уходил в море и снова отказался принять завод в свое ведомство. Потому-то, может быть, и знают немногие, что от этого человека на этой земле и в этой жизни остались не только великие географические открытия, но и завод, впервые в истории мировой металлургии построенный на вечной мерзлоте и дававший продукцию в столь суровых природных условиях.

«Сего лета отправляемся в вояж в море для исполнения порученной мне Экспедиции, где сколько времени пробудем — неизвестно. Мне самому над тем заводом смотрение иметь и вспоможение чинить никак невозможно, да и из всей команды моей достойного офицера определить некого. Ибо все у своих должностей обретаются и будут со мною в вояже». Это строки из последнего письма Беринга в Екатеринбург.

Командора ждали два лета. Он не вернулся.

В 1743 году завод обнесло вокруг вешнею водой. Он оказался словно на острове, обреченный умирать. Летом в Якутск прибыл капитан-командор Чириков и объявил, что Сенат прекращает финансирование: «Экспедиции — конец».

На заводе имелись молотовая, два плавильных амбара на 18 ручных горнов, якорная и кузня. И завод не умер. Прежде всего благодаря умелому руководству Метенева.

Только это уже другая история, о следующих 10-15 годах Тамгинского завода скороговоркой не расскажешь. Потому что придется вспомнить якутское серебро, так-таки найденное в этих краях, и золотую разведку в Колымских зимовьях, обернувшуюся потом открытием крупнейших в России месторождений благородного металла, и первую геологическую карту Камчатки, выполненную горным офицером Петром Яковлевым, и труды знаменитых саксонских лозоходцев Бахмана и Гаузы, которые небезуспешно осуществили поиск руды вблизи Тамгинского завода… И за всеми этими замечательными начинаниями стояли личность Афанасия Метенева, его незаурядный характер, огромная воля и, безусловно, выдающийся организаторский талант.

И строго говоря, завод, которым командовал Метенев, уже нельзя называть Заводом Командора.

Но об одном сказать еще стоит.

Печать Тамгинского завода

В 1733 году, когда о речке Тамге никто и не слыхивал, за месяц до приезда Беринга в Екатеринбург, за год до своего отъезда с Урала, Главный командир Виллим Иванович Геннин распорядился об единой печати для всех уральских казенных заводов:

«1) Вокруг ее близ краев надписание — Ея Императорского Величества Уктусского или другого коего, завода;

2) в средине той надписи к верху поближе — подобие птицы орла единоглавого, имущего в кохтях лозу, показующую в гору, и над ним треугольник с сиянием, что показует и значит имя Божие;

3) ниже того — воображение горы, и при ней человека с кайлом, и при том же — фабрики с трубами и колесами;

4) кругом того надписание — Божиим благословением сие открывается».

Как водится, новый начальник — Василий Никитович Татищев (во второй раз откомандированный руководить Уралом) начал с отмены распоряжений старого и запретил еще не введенную печать.

Исследователю хотелось бы верить, что вопросов, на которые нельзя ответить, видимо, не так уж и много. Но вот один из них: откуда в начале 1750-х у Тамгинской заводской конторы взялась печать с тем самым рисунком? Когда Геннин писал свой указ, когда Татищев отменил его, никто не знал слова «Тамга». И все-таки случилось так, что именно там, на Тамге, в самом дальнем и удивительном горном заводе сохранился этот неприжившийся знак горнозаводского Урала — будто символ того исторического мгновения, когда на запруженной сибирской речке глубиной в два аршина впервые сошлись судьбы трех континентов…

Словарь редких и забытых терминов

Обер-бергамт — региональный орган управления горными заводами Урала и Сибири. Учрежден в 1720 году, в Екатеринбурге — с 1723 года. В октябре 1734 года переименован в канцелярию Главного правления Сибирских и Казанских заводов. С 1893 года — Уральское горное управление.

Главный командир — должность руководителя уральских казенных заводов в 1720-1781 годах.

Крица — продукт железорудной плавки кричного горна (или «ручной доменки»). Полуфабрикат баутного (шло на изготовление болтов и гвоздей), полосового и т. п. железа, которое выковывалось под кричным, то есть колотушечным, молотом.

Фурма — чугунная труба с раструбом для задувки домны.

Шихтмейстер — чин горного офицера, соответствовавший прапорщику. С 1734 года также — «надзиратель припасов».

Пятник — ходовое гнездо кричного молота.

Ягошихинский завод — ныне город Пермь.